Все время, пока его везли в Квонтико, пока вели по коридорам в здании Центра, Маршалл продолжал думать о Паломе и их ребенке. В одном из кабинетов его наскоро опросили и вручили документы, необходимые для пребывания на территории базы. Через полчаса Маршалл был в своей комнате – скудно обставленной, где помещались только кровать, стол, стул, шкаф для одежды и маленький холодильник. По-военному аскетическая обстановка его не смутила – сейчас он больше всего нуждался в уединении: Маршаллу хотелось остаться один на один со своими мыслями и сожалениями, а не отвечать на бесчисленные вопросы или набирать на компьютере рапорты и отчеты. Он понимал, конечно, что информация, которую надеялось получить от него руководство, представляет собой огромную ценность и что даже те застрявшие в памяти эпизоды, которые на первый взгляд кажутся ничего не значащими, будут тщательно проанализированы специалистами и могут в конечном счете дать ключ к поискам тех сообщников Рауля Лопеса, о которых никто пока не знал, да сейчас Маршаллу было на это плевать. Стоя у окна, он чувствовал себя как в тюремной камере. Его силой вырвали из привычной обстановки и заставили снова превратиться в Маршалла Эверетта – в человека, которого он почти не помнил и которым не хотел быть. Единственное, о чем он мог думать сейчас, – это о затерянной в джунглях хижине и о женщине, которая ждала его там. Он готов был отдать все на свете за возможность вернуться туда хоть на час, но это было невозможно, и Маршалл жалел, что не умер. В своей стране он чувствовал себя чужаком, английская речь казалась ему незнакомой, почти враждебной. На протяжении шести лет Маршалл не только говорил, но и думал на испанском, и теперь с трудом воспринимал родной язык.
Однако усталость взяла свое, да и час был поздний, поэтому Маршалл разделся и прилег на узкую койку, закрыв глаза. Против ожидания, уснул он быстро, а снились ему знакомые шорохи ночных джунглей и мерцающая в лунном свете светлая кожа Паломы.
Глава 3
Опрос, которому подвергся Маршалл в Спеццентре УБН в Квонтико в последующие несколько дней, оказался гораздо более подробным и тщательным, чем он ожидал и чем он помнил по предыдущему разу, когда приезжал в Штаты после Эквадора. Возможно, впрочем, на этот раз ему было труднее только потому, что за прошедшие три года он сам изменился слишком сильно. Маршаллу не нравились вопросы, которые ему задавали, не нравились подробные ответы, которые он вынужден был давать, однако подготовка, которую он получил когда-то, давала о себе знать, и он машинально извергал из себя все, что сохранила его тренированная память. Пароли, номера счетов, координаты баз и лабораторий, склады, маршруты, имена, имена, имена… За три года, что он провел в Колумбии в качестве помощника Рауля-Волка, его память накопила такое количество информации, что аналитики только поражались, как может человек заметить и запомнить столько всего. Самого Маршалла это не удивляло: в империи Рауля он был фактически вторым человеком, поэтому ему и удалось разузнать о незаконных операциях босса гораздо больше, чем мог рассчитывать любой другой работающий под прикрытием агент, стоящий не столь высоко в криминальной иерархии.
Когда ему сказали, что Раулю удалось покинуть лагерь еще до начала атаки специальных сил и раствориться где-то на просторах южноамериканского континента, Маршалл не особенно удивился. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, насколько хорошо Волк был готов к любым неожиданностям. В джунглях у него наверняка имелось не одно убежище, разыскать которое не смог бы и самый искусный следопыт. Скорее всего Рауль добрался до одного из них и спокойно пересидел нападение, но, возможно, он сразу же перебрался в безопасный район либо на катере, либо на спрятанном в джунглях самолете. Такого бывалого и опытного преступника было невероятно трудно захватить врасплох и уничтожить, но Маршалл надеялся, что информация о его бизнесе, которую он сумел собрать, все же помешает Волку продолжать деятельность в прежних масштабах.
О гибели Паломы ему сообщил профессиональный психолог, и не сразу, а спустя две недели после его возвращения. Все эти две недели Маршалл мог думать только о ней и о ребенке, который, безусловно, уже должен был появиться на свет. Однажды ему даже приснилось, будто он держит на руках сына, и он проснулся в слезах. Он надеялся, что с Паломой и малышом все в порядке, но когда психолог объявил ему, что Рауль застрелил сестру еще до нападения на лагерь спецназа, Маршалл почувствовал себя так, словно у него вырвали сердце.
– Он сделал это для того, чтобы отомстить мне, – проговорил он, с трудом разлепив губы. Все его тело скрутило как в судороге.
– Нет, это не так, – мягко возразил ему психолог, отметив мрачный огонь, вспыхнувший в глазах сидевшего перед ним агента. Впрочем, Маршалл сумел удержать себя в руках, что внушало психологу некоторый оптимизм.
– Я уверен, Рауль хотел наказать сестру, – добавил психолог, продолжая внимательно наблюдать за Маршаллом, но тот упрямо покачал головой. Он хорошо изучил Волка, но не ожидал, что тот на такое способен – да, он умел быть очень жестоким, но… но есть же пределы…
– Не думаю, что он хотел наказать тебя, – с нажимом повторил психолог – такое отчаяние отразилось на лице Маршалла.
– Вы просто не знаете, как думают эти люди, – возразил тот. – Рауль хотел отомстить и поэтому уничтожил то, что было мне дороже всего. Он хотел причинить мне боль, и он своего добился. А то, что это его сестра, – в тот момент он об этом не думал. Возможно, позже…
Это рассуждение показалось психологу излишне драматичным, к тому же от него за версту отдавало паранойей, но, немного поразмыслив, он пришел к выводу, что предложенный агентом вариант вполне возможен. Что бы там ни утверждал Маршалл, менталитет латиноамериканцев не был для психолога тайной за семью печатями. Он и сам был наполовину мексиканцем и, владея испанским не хуже, чем английским, часто разговаривал с Маршаллом по-испански, чувствуя, что этот язык по-прежнему ближе его подопечному. Это обстоятельство, кстати, косвенно указывало на то, что Маршалла пора было выводить из игры в любом случае. Еще немного, и он мог окончательно идентифицировать себя с Пабло Эчеверрией, и тогда катастрофы было бы не избежать. Катастрофы с еще бо́льшим количеством жертв, мысленно поправил себя психолог. Билл Картер вовремя его вытащил.
Впрочем, гибель любимой женщины нанесла Маршаллу глубочайшую травму. Психолог считал, что пройдут годы, прежде чем он сумеет оправиться от своей потери – если вообще сумеет, поскольку утешить его было некому. Друзей и родственников у него нет, родители погибли в дорожной аварии еще когда Маршалл учился в колледже. Работу он тоже потерял, поскольку Раулю Лопесу удалось ускользнуть, и вернуться в страны Центральной Америки в качестве агента под прикрытием Маршалл больше не мог. У него не осталось ничего, и психолог, поразмыслив, смог дать только одну рекомендацию: оставить Маршалла в США на кабинетной работе как минимум на год, после чего провести повторное психологическое тестирование на предмет пригодности к дальнейшей службе в УБН. Ему действительно нужно было успокоиться и залечить раны. Пока же Маршаллом владело только одно желание, о котором он заявлял при каждом удобном и неудобном случае. Больше всего ему хотелось вернуться в Латинскую Америку, чтобы поквитаться с Раулем. Отомстить. О том, что его работе под прикрытием пришел конец, Маршалл и слышать не хотел. Он готов был отправиться в Мексику, где у Волка было куда меньше связей и доверенных людей и где опасность разоблачения была куда меньше. О своем намерении при первой же возможности нелегально перебраться в Колумбию, отыскать Рауля и прикончить, Маршалл благоразумно помалкивал, но психолог догадывался об этом и без слов. Именно поэтому в своем рапорте он категорически запретил использовать Маршалла для работы под прикрытием. В нынешнем состоянии он мог только наломать дров.